Автор этого текста дочка врача. Не перечесть сколько “историй с работы” было рассказано мамой за всю мою жизнь: горестных, неоднозначных, жизнеутверждающих. И с каждым днем коллекция рассказов пополняется. Пришло время применить свою писательскую силу и напечатать сценарий на одно из последних событий из жизни больницы. Итак, сценарий «Хохма дня»:
В палате №5
В залитой солнцем больничной палате №5 поджарый бронзовый дед, весь скукоженный, как сушеный абрикос, стоя у окна, важным голосом телевизионного диктора назидательно повествует о зимней красоте, смакуя каждую гласную букву:
— И снежочек… и льдинка… и каждая живая тварь… хвалят жизнь... Дмитриев, послушай, только послушай этот малиновый звон!
Не дождавшись реакции соседа по палате, восхвалитель природы с упреком бросил взгляд на койку своего товарища, по несчастью. Нет такой уважительной причины, по которой он имел бы право отмалчиваться. Кроме одной. С опаской дед потеребил небрежно свисающую с кровати мозолистую, широкую, как лопата, руку. Зависнув в паре сантиметров от лица предполагаемого трупа, он вплотную наклонился к полуоткрытым прокуренным тонким губам. Признаков жизни нет. Если бы Дмитриев мог, он обязательно отстранился бы от лукового запаха, которыми была пропитана жиденькая бородка деда.
К смерти нельзя быть готовым
К смерти нельзя быть готовым, но подготовленным быть можно. Не растерявшись, профессор Всезнамус накрыл своего почившего собеседника простыней, по-деловому подоткнув её под тело. Последняя нерешенная страница сканвордов была принесена в жертву интересам погибшего. Надев очки с толстенными линзами, активист вывел печатными буквами: «Дмитриев. 23.11.2020.» задумчиво пошмакав ручку во рту, Он перевёл лупоглазый взор на потертый циферблат “чайки” и добавил: «Время смерти: 15.32».
Поставив точку, живчик положил очки на тумбочку, окинул взглядом со стороны проделанную работу, причипурился у зеркала, пригладив залысину волосками и приосанившись бодрым приплясывающим шагом вышел из палаты.
Такой походкой входят в бар, но дед вышел всего лишь в зелёный больничный коридор. В свете кварцевых ламп он прошёлся до поста медсестры, репетируя себе под нос что он сейчас ей скажет: «Пришёл доложить… нет! Сообщить… нет! Докладываю, мой сосед по палате скончался ... нет, тоже не то!». На посту никого не оказалось, только не выключенная настольная лампа, освещающая хаотично разбросанные карточки пациентов. Даже перевесившись через стойку, никакой медсестры местечковый разведчик не нашёл. Раздосадованный, он, пришлепывая разваливающимися тапками, направился восвояси.
В палате было прохладно и по-весеннему приятно. Но дед не мог позволить себе насладиться пением птичек за окном. Не потому что рядом труп, а потому что нужно доложить, иначе непорядок! Поёрзав на кровати выжидая примерно пять минут, как только они прошли он с невиданной стариковской прытью, сорвался с места, по пути кинув беглый взгляд в зеркало. Красавчик в отражении подмигнул ему. Уверенный в своей неотразимости, престарелый пижон снова вышел в коридор, в котором пахло дезинфицирующими средствами.
Сестринский пост
Уверенным шаркающим шагом, он направился к сестринскому посту. Увидев его, маленькая санитарка с детским лицом, протиравшая дверные ручки, вытаращила глаза и, не оглядываясь, поспешила в другой конец коридора. Дед заметил это, но не удивился, все-таки сегодня он блистателен как никогда, не всякая женщина способна выдержать эту силу, чему удивляться.
На посту опять никого не было, только карточки оказались аккуратно сложены в стопку.
Беспокойный пациент развернулся и прогулочным шагом направился вдоль по коридору в поисках медсестры, не стесняясь заглядывать ни в женские палаты ни тем более в мужские палаты, из которых на него злобно, с нескрываемой брезгливостью в глазах, зыркали побеспокоенные больные. И в одной из палат он нашёл блондинку медсестру, похожую на круглый и широкоплечий бочонок для игры в лото, по-хозяйски бесцеремонно вырывавшую из рук у пациентов градусники. Заметив краем глаза прислонившегося к косяку деда раздраженная, работница встрепенулась, замахала на него полотенцем, в которое собирала градусники, раскраснелась от негодования и взорвалась ругательствами:
— Пархоменко! Какого черта вы выперлись!? Вы что не в курсе что вы с Дмитриевым контактные по ковиду. Изолируйтесь!
Переполошенные жители палаты нервно переводили взгляд с возмутителя спокойствия на медсестру. Пионерская улыбка сползла с морщинистого старческого лица. Расстроенный непоседа, шаркая тапками поплёлся в палату под недовольный бубнеж сердитой сотрудницы больницы из категории «ходят тут дышат своим ковидным воздухом».
Брак в работе
Войдя в палату, дед неожиданно обрадовался, что медсестра его не выслушала и не пошла с ним. Простыня немного сползла с Дмитриева и обнажила половину его лица. Ноздри возвышались над белой тканью — непорядок. Брак в работе! Такого ответственный гражданин допустить не мог. Он спешно прикрыл лицо Дмитриева и с удвоенной силой надежно и плотно подоткнул простыню под него из-за чего со стороны казалось, что на кровати лежит мумия. Снова выждав определенное количество времени, следопыт вышел на охоту.
В этот раз на посту сестра приемного покоя перебирала карточки больных и на лепет деда ей было не то что бы все равно, а прямо-таки плевать с высокой колокольни. Несколько раз зыркнув на него красными глазами поверх респиратора, под которым она поджала рот от недовольства, женщина утомленно кивнула и дежурно ответила:
— Да, да...идите в палату. Скоро подойду.
Это сработало! Удовлетворённый и счастливый, герой вернулся в палату. Распахнул дверь, закрепив ее журналом сканвордов, и уселся на краешек кровати прямо у проема, делово закинув ногу на ногу в ожидании медсестры.
Ожидание
Прошло пять минут, прошло десять, дед не терял оптимизма и продолжал ждать, не меняя позы. И дождался! По коридору раздавались целеустремленные шаги. Конечно, медсестра шла не в пятую палату, но случайно заглянув в распахнутую дверь и увидев куцую карикатуру на морг, освещенную широкой пенечной улыбкой деда, она ахнула и возопила:
— Что вы тут устроили! Ну-ка живо снимите с него простыню! Доктор скоро подойдёт! Нечего распространять...
Что распространять, неуемный пациент так и не расслышал потому что, строгая блондинка хлопнула дверью со всей силы своей мощной рукой.
Дед смалодушничал, испугавшись требовательного тона медсестры, и наполовину приоткрыл Дмитриева. Теперь он выглядел так будто он просто спит, а мама нежно подоткнула ему одеяло. Но посмотрев на эту картину, требовательный художник скривился от неудовольствия и вернув все как было, довольный своей работой заулыбался и снова сел на край кровати в позу делового человека.
Дмитриев, подъём!
Аккуратно нажимая на дверную ручку, без стука заходит доктор, женщина лет сорока с приятным парфюмом, который перебивает исходящий от ее респиратора мерзкий запах больницы. Поверх этой бело-серой маски палату охватывает ее взгляд, сканирующий, как рентгеновский луч. С нескрываемым удавлением глядя на деда, театральным жестом указующего на умершего, она начинает не очень приятный диалог с гневного вопроса:
— Вы что тут устроили? Мне на вас медсестра почему жалуется?
Дед злорадно ей отвечает, в полной уверенности, что правда на его стороне:
— Так они работать не хотят.
Проницательная женщина игнорирует его слащавый змеиный голосок, строго спрашивает:
— Почему Дмитриев в таком виде?
Дед раздулся от гордости, как сытый голубь.
— Это я! Я обо всем позаботился!
— Я понимаю, что Вы. Ещё раз спрашиваю почему Дмитриев накрыт?
Сбитый с толку отсутствием похвалы дед мямлит:
— Дак ведь умер...
— Ах вот оно что!.. — врач всплескивает руками, — умер говорите!
Подходит к койке покойного и громко говорит:
— Дмитриев, подъем!
Под белой простыней не было жизни.
— Дмитриев! Вставайте! Хватит дурака валять!
Ни шороха.
Набрав побольше воздуха в легкие, врач возопила:
— Да я вас всех переведу в психиатрическую больницу! И вас опять же вдвоём поселят как контактных по ковиду! Вам никуда друг от друга не деться! ПОДЪЕМ, ДМИТРИЕВ!
Кульминация
Простыночка медленно сползает с лица недавнего трупа и вдохновенный актер, лениво жмурясь, неохотно открывает свои ясные очи, будто бы он спал крепким сном и видел сладкие сны, но в глубине его мутных глаз читается злое удовольствие: «Ахахахха, я пошутил».
Доктор вскинула брови:
— Пархоменко, Дмитриев! Ещё раз выкинете подобное — Богом клянусь, переведу! Вы Дмитриев не притворяться мертвым! А вы, Пархоменко, не гулять по отделению и не беспокоить сестёр. Пока не придут повторные результаты анализов сидите тихо, как мышки. Поняли меня?
Дед обиженно засопел, натянул очки и уставился в сканворды, делая вид что он очень ими увлечён.
Дмитриев сладко зевнул, перевернулся на живот и довольно вперился в танки на телефоне.
Доктор, издерганная постоянным давлением руководства, обеспокоенная нестабильностью внезапно перевернувшегося мира и измученная непрекращающимся потоком тяжелых пациентов, вышла из палаты, плотно закрыла дверь, по-доброму усмехнулась и выдохнула: «То ли они действительно недоумки, то ли весна на них так действует. Говорила мама, тяжело быть врачом...»